Как ни пыталась, Дейрдре не могла заставить свое тело не откликаться. Теплое дыхание Пэгана и пугающие обещания отыскали свою дорогу в тайники ее сознания, вызывая дрожь ужаса и восторга одновременно. Когда его рука дотронулась до груди, Дейрдре непроизвольно выгнулась под ней. А когда он нежно поймал чувствительный сосок между пальцами, рассылая по телу стрелы жара, потребовалось все ее самообладание до последней капли, чтобы не застонать.
– О да, милая, – пробормотал он у ее щеки, – видишь, как ты отвечаешь на мое прикосновение?
Нет, хотелось закричать ей, но это была бы ложь. А когда его ладонь заскользила к другой груди, она затаила дыхание в ожидании этого прикосновения.
Но он вдруг остановился.
– Смотри, – прошептал он.
Она крепко зажмурилась и покачала головой. Хватит с нее и того унижения, что тело предало ее. Она не желает видеть, как его рука накрывает ее грудь, словно это его собственность.
– Посмотри же, – уговаривал он.
Ему не было нужды напоминать ей, что она дала слово не сопротивляться. Но открыть глаза и наблюдать за предательством собственного тела оказалось самым трудным из всего, что она когда-либо делала, и лицо ее загорелось от стыда.
Пальцы его выглядели огромными, смуглыми и грубыми на ее бледной коже. Просто чудо, что он не покалечил ее своими здоровенными лапами. Но пока она смотрела в мерцающем свете, его большой палец обвел сосок, словно кормилица, уговаривающая младенца взять грудь, и одним легким касанием он пробудил его к жизни.
Дейрдре ахнула, и на одно мгновение их глаза встретились. Затем она склонила голову к плечу, слишком подавленная и униженная, чтобы смотреть на него.
– Да, милая, видишь, что я могу делать с тобой, – хрипло выдавил он. – А теперь почувствуй, что ты делаешь со мной. – Он прислонялся к ней ближе, пока полотно рубашки не прижалось к ее бедру. Сквозь ткань она ощутила обжигающую длину его древка, налитого, твердого и угрожающего.
Она инстинктивно попыталась высвободить свои запястья, но его хватка была крепкой.
– Признайся. Ты беспомощна против собственного желания.
Его слова пробудили в ней задремавший было гнев. Еще никто не называл Дейрдре беспомощной. Ее держит здесь собственная честь, данное ею слово, а не желание.
Словно испытывая эту решимость, он сказал:
– Ты сопротивляешься мне. Хочешь взять назад свое предложение? Цена за свободу твоей сестры слишком высока?
Тогда она устремила на него свой самый испепеляющий взгляд, взгляд, который отпугивал большинство мужчин.
– Никогда.
Странная, почти сострадательная улыбка тронула его губы, и он лег с ней рядом, прикоснувшись бедром к ее ноге. Полотно, разделяющее их, казалось опасно тонким, и она ощущала контуры его мускулистой груди и бедер и… того грубого, отвратительного кинжала, которым он хочет пронзить ее. Но пожалуй, у него на уме какие-то другие развратные измышления. Он медленно провел пальцем вниз по середине шеи, в углубление, где билась жилка, затем ниже, между грудями. Но в этот раз он там не задержался. Повернув голову, он продолжал спускаться по животу, затем ниже, пока пальцы не коснулись места, где начиналась поросль, прикрывающая ее девственность.
Он ткнулся носом ей в ухо.
– Там, между ног, ты чувствуешь тянущую боль, не так ли?
– Нет, – солгала она.
– О да, чувствуешь, – заверил он ее, дразняще проводя пальцами вдоль края завитков.
Она молча проклинала его за то, что не имеет сил ему сопротивляться.
Потом он повернул ее голову, наклонив свою, чтобы захватить в плен ее губы. На этот раз поцелуй был сладким и нежным, как тот первый, в часовне, и, несмотря на решимость оставаться безучастной, она обнаружила, что отвечает ему.
Пэган продолжал дразнить ее легкими поцелуями, а его рука между тем пробралась украдкой к ее заветному бугорку. И только когда его пальцы дерзко раздвинули нежные складки плоти, она осознала, насколько далеко он дерзнул зайти. Но он был готов к ее сопротивлению. Пэган поймал ее потрясенный возглас губами, а другая рука крепче сжала плененные запястья.
В то время как он продолжал свои ласки, поглаживая, сжимая и обводя пальцами потаенное место между ног, ей стало казаться, что она вот-вот громко застонет. А потом он дотронулся до нее там, где она и больше всего хотела, и больше всего боялась, ибо это заставило ее тело выгнуться по собственной воле, непроизвольно.
– Да, – пробормотал он у ее губ. – Да, вот здесь.
Найдя это, он уже не собирался отпускать. В то время как ее девичья плоть извивалась в горько-сладкой пытке, он ласкал ее снова и снова, скользя влажными, теплыми кончиками пальцев по гладким складкам ее самого сокровенного места.
– И здесь, – выдохнул он, проникнув одним пальцем немного внутрь ее, в то время как другой медленно поглаживал ее особо чувствительное к ласке место.
Пока она извивалась под его ласками, прозрачная дымка, казалось, окутала ее мягким облаком безымянного, растущего наслаждения, которое затмевало зрение, и мысли, и сопротивление. Внезапно не стало ни борьбы, ни воспоминаний, ни воли. Был лишь этот миг, это чувство, нарастающее, расширяющееся, единственное. Все остальное отступило в расплывчатый туман.
– Да, милая. Вот так.
Его голос прорезался сквозь туман достаточно, чтобы заставить ее вспомнить. Но было слишком поздно. Она попалась в его западню. Ей уже не помочь. К своему ужасу, она больше не могла сопротивляться. Словно какой-то дьявольский ветер подхватил ее и подбросил в воздух, ее швырнуло на какое-то божественное плато, где она не могла делать ничего, лишь держаться изо всех сил и изумленно вскрикивать.